И помстилось внезапно: не кору – мою кожу проткнуло пущенноеостриё! Так глумятся над связанным пленником, за которого некому постоять.Видение нагого израненного тела мелькнуло перед глазами… Я шагнула к парню,перехватила занесённую руку:

– Что творишь! Вот тебе тын, столпие мёртвое, в негокидай.

Я испортила ему третий бросок, и он разобиделся. Подобралнож, фыркнул и вновь повернулся к берёзе, нарочно у меня на глазах. Тогда явзяла его за локти и приложила о дерево. Не сильно, так, чтобы на мигзадохнулся. Вокруг нас мигом замолкли, невозмутимый Молчан и тот поднял шерстьна загривке. Я подобрала гусей и пообещала:

– Гляну потом, ещё попортишь – шею сверну.

Он обрёл дыхание и закричал вслед, когда я была уже вдвадцати шагах. Я не помню, что именно он кричал. Что-то срамное, скверное променя и варягов. Нежату зачем-то приплёл и Славомира. Да. От подобного я всегдабудто глохну и не могу потом вспомнить обидевшие слова, да и не для чего, еслиподумать. Что ковырять коровью лепёшку, перешагнуть её или с дороги убрать.

Ярун метал глазами туда и сюда, от своих не хотел отбиватьсяи со мной ссориться не хотел. Но когда я оглянулась, он кинулся к парню и сгрёбв охапку, загораживая собой:

– Зимка, не тронь!..

Он говорил потом, ему показалось, я поднимала руку к ножнам.Это он зря. Не так скора я была на расправу. Я умела драться и синяков, верно,наставила бы, но уж ножом…

Дома мать взяла у меня дичину и немедленно захлопотала:

– Ешь, солнышко, да иди поскорее.

Она уже разложила на лавке новенькую рубаху, клетчатуюпонёву и весёлые зелёные бусы. Я ответила с тяжёлым предчувствием ссоры:

– Не пойду… радости нет.

До света сидеть нос к носу с обидчиком – этак недолго и всюбеседу испортить. Но как объяснишь, как расскажешь, почему не пожалела кулаковза Злую Берёзу?..

Я ждала крика, но мать тихо всплеснула руками и села налавку. Сейчас заплачет: за что, мол, наказание?.. Наверное, я покорилась бы.Мать ведь. И то уже вон сколько седины в голове, зачем добавлять. Но не успелая раскрыть рот, как передо мной злым лешачонком встала Белёна, затопала:

– От сватов в лес бежишь, одного Молчана целуешьвонючего! Тебя зная, на меня кто поглядит? Тебя по матери берут, по отцу, а наспо тебе!

– Что? – спросила я, собираясь дать подзатыльник,и тут мать закричала тоже:

– Права Белёна! Права!..

Младшие сестрёнки дружно заревели, а мать продолжала:

– В доме живёшь, а о доме не думаешь! О себе об одной,бессовестная!..

Любимое у неё это было слово – бессовестная. Отвечать я нестала. Да что отвечать. Безмерная усталость навалилась разом, сковала во ртуязык. Я дёрнула с гвоздя шубу и вышла за дверь. Шуба была когда-то взята умедведя, боровшегося в малиннике с дедом Ломком. И когда я легла в клети изакуталась, показалось – обнял дедушка, погладил по голове…

Другая моя сестрица, родившаяся Белёне вослед, вовсю тянулаза ней. Тоже прикладывала бодягу к щекам, чтобы жарче горели. И тоже фыркала наменя, если рот ничем не был занят. Морошка, впрочем, ей нравилась. И голубица,которую я носила из леса. И земляника, выдержанная в меду. Самый пакостныйвозраст: женское уже пробудилось, сил, как у годовалой телушки, а ума нет и впомине.

Меньшие были не таковы. Может, до времени. А может, не зряговорят люди – доброй души на торгу не прикупишь. Я уже засыпала, когда рядомшевельнулся Молчан и от двери дополз шепоток:

– Да спит она…

– Не спит, сопела бы, если б спала.

Они заспорили громче, и я подала голос:

– А ну, это кому там неймётся?

Сестрёнки мышатами брызнули вон, потом вернулись. Я села,раскрыла необъятную шубу:

– Ладно уж… Чего надобно, стрекозки?

А честно сказать, было мне тогда совсем не до них. Сиделавсеми обижена и перед всеми виновна, сама себе не мила. Одного хотела: заснуть,про всех позабыть и меня чтоб все позабыли. И на вот тебе, бежит котёнокпушистый, катится колобком, мурлычет, в ногах трётся доверчиво… не сапогом жеего.

Малявки мои сперва хитро помалкивали, но я-то знала – неночлежничать сюда забрались.

– Ну? – встряхнула я обеих и пощекотала сквозьшубу. – Почто спать не даёте?

Они залились, как два бубенца. Поняли, сестрица грозная непрогонит. Маленькая выглянула из шубы, как из норы, глазёнки блестели:

– Баснь расскажи!..

Ну, так я и думала. Я ответила тем же таинственным шёпотом:

– Какую вам, луковки?

Они потолкали друг дружку, потом разом выдохнули:

– Страшную!

А сами на всякий случай прижались ко мне потеснее.

– Жила-была девка, – тихонечко повела я дедушкинулюбимую баснь. – Звали её Пригляда. А была Пригляда красавица…

Младшая немедленно перебила:

– Как Белёна?

Я отмахнулась:

– Куда Белёне… Так вот. Пошла раз Пригляда с подружкамисеять репу на дальней пожоге… Зимой озоровали там лютые волки, а водил техволков зеленоглазый бирюк-одинец, а и не брали его меткие копья, не язвилистрелы калёные. Даже заговором унять никто не умел. То-то Пригляда с девкамистраху набрались, пока дошли! Одни шли, без парней. У них там репу тоже сеялираздевшись, затем чтобы земля приняла женскую силу и хорошо родила…

Сестрёнки крепко держались за меня в темноте. Только проволка к ночи и говорить, да что поделаешь, начала, надобно кончить.

– Стали они сеять, а страх тем отгоняли, что завелипесню погромче. И вдруг смотрит Пригляда – идёт к ней из чащи добрый молодец иулыбается, а у самого на плечах плащ серого меха и глаза зелёными искрамипосверкивают!.. Подружки как глянули, как завизжат, как наутёк порскнут!..Пригляда за ними, да трёх шагов не пробежала, обмерла с перепугу, ножки резвыеподломились. Много ли времени минуло, открыла глаза – лежит себе никем необижена и даже рубашкой прикрыта, а вокруг никого, а по всему-то полю волчьиследы… С той поры сделалась Пригляда задумчива. Поняла – полюбил её одинец,свататься приходил…

Наверное, я долго молчала. Младшая подёргала за руку:

– Не томи, Зимушка! Дальше-то что?

– А вот что. Ушёл и как сгинул, не видел его большеникто и не слышал. А санным путём заслал сватов жених богатый, Пригляду и сговорили,опомниться не поспела. Привезли её во двор к жениху, и только вошла, глядь –лежит под забором сер волчище, на шее цепь крепкая, а перед носом миска спомоями…

Старшенькая не выдержала, ойкнула. Младшая заползла мне наколени.